Однажды в Париже - Дмитрий Федотов

— Я что вам говорил?.. Я говорил, что Тома Мясник должен плясать с этими окороками! — донесся хорошо знакомый лейтенанту возмущенный голос. — Но ведь он их и не поднимет!

— Ваше величество, они легкие, они совсем легонькие! Извольте убедиться, они из папье-маше!.. — пискляво оправдывался невидимый слуга.

— Чтобы с ними плясать, придется искать великана! — не унимался король. — Л’Анжели, у нас есть великан?

— Есть, ваше величество! Мушкетер Портос!

Голос, предложивший Портоса, тоже был удивительно знакомым Анри.

В комнате захохотали.

— Окорока есть, ваше величество, половина дела сделана! — снова выкрикнул этот скрипучий голос. — Осталось уговорить Портоса!

— Так… — прошептал себе под нос де Голль. — Кажется, одна пропажа отыскалась…

— Окорока — переделать! Тома должен держать в каждой руке по окороку, понятно?

— Будет сделано, ваше величество…

Мимо Анри пробежал маленький щуплый человечек в одежде портного, таща за руку юношу в причудливом костюме, и оба влетели в комнату с артистами.

— Это еще что такое? — гневно вопросил Людовик Тринадцатый.

— Костюм Весны, как вы приказали, ваше величество!

Король издал невнятный горловой звук, потом вдруг заговорил почти басом:

— Я дал вам рисунок, Перье?.. Дал! Я вам раскрасил его? Раскрасил. А вы что сотворили? Это не мои цвета! Переделать немедленно! Мы опозоримся, публика будет хохотать во все горло!..

Портной и юноша в костюме Весны выскочили из комнаты, как ошпаренные.

Де Голль, пристроившийся за распахнутой дверью, был в легкой панике. Не хватало только, чтобы его поймали в трех шагах от короля. Его — лейтенанта гвардии кардинала! Переодетого монахом! Видит Бог, будет очень трудно объяснить, зачем он сюда залез…

— Де Брежи, догоните-ка этого бездельника, верните его! — приказал король, и тут же из комнаты выскочил паж. — Сент-Беф, где моя лютня?

Зазвучала бойкая мелодия и вдруг прервалась на середине.

— Вот! — воскликнул король. — Вот так должен начинаться танец пажей! Придется все переделать… или нет. Выход оставим прежним… а после восьмого такта они построятся в каре…

О том, что король сам сочинил свой балет, сам нарисовал эскизы костюмов, сам придумал танцы, де Голль, конечно, слыхал. Он только не знал, что страсть улучшать и исправлять так всемогуща.

— Сент-Беф, бегите, скажите музыкантам: я сейчас к ним приду. Чтоб не смели разбегаться!

Второй паж выпорхнул из комнаты.

Де Голль не смел даже выглянуть из-за двери.

— Послушай, у меня еще один куплет, — сказал Людовик. — Вместе с теми будет восемь.

— Отлично, ваше стихотворное величество! — ответил скрипучий голос.

— Но я не могу подобрать рифму. Вот, слушай, л’Анжели…

И король запел.

Людовик страстно обожал музыку, серьезно ею занимался, имел отличный голос, но этим бы голосом любовные мотеты петь, а не пошлые стишки про кардинала и его племянницу. Однако отношение короля к кардиналу можно было выразить только такими виршами:

Ах, шли б вы, дядюшка, к НинонИль к вашей шлюхе Марион,

Ли-лон, ли-ла, ли-лон, ли-ла… а дальше что же? — спросил король. — Ну что ты на меня уставился? Для чего я тебя держу при своей особе?

Л’Анжели! Королевский шут! Насмешник, которого боялась вся знать! Анри слыхал, что сперва этот скрипучий господин служил конюхом у принца Конде. Однажды ему посчастливилось насмешить вечно хмурого короля, и Людовик тут же забрал его в Лувр. Говорили, что этот господин берет бешеные деньги с придворных, лишь бы только не зубоскалить на их счет.

— Да ваше аполлонское величество уже все рифмы употребило. Где я вам новые возьму? — ворчливо огрызнулся шут.

— Где хочешь.

— Где хочу? Ну, извольте: деторожайный!

— Нет такого слова, шут.

— Вчера не было, а сегодня есть, ваше словотворческое величество! Главное — в рифму!

Людовик рассмеялся.

— Что бы я без тебя делал, л’Анжели? Только ты и умеешь меня насмешить… Деторожайный — год урожайный… Нет, не пойдет. А повторять рифмы я не буду, это просто неприлично…

Анри слушал и чувствовал, что неотвратимо сходит с ума.

Он нашел сочинителя. Но не простака Бийо, не аристократа, которому больше развлечься нечем, а такого поэта, что лучше бы его вовеки не находить!

— Вашему величеству угодно продолжать наши уличные концерты? — насмешливо осведомился л’Анжели.

— Сперва я сочиню еще куплеты. Этот «урожайный год», кажется, уже исчерпал себя. Сам видишь — рифмы иссякли. Нужен новый рефрен…

Король снова заиграл на лютне.

— Вот, вот, слышишь? Вот такой размер мне нужен… Пусть его блудливое преосвященство позлится!.. Куда подевался этот чертов Ротру? Когда он нужен, его с собаками не сыщешь!

В конце коридора зазвенели взволнованные голоса, появились новые люди. Впереди бежал давешний маленький портной с пажом де Брежи, следом — юноша-Весна, увитый гирляндами, за ним двое подмастерьев тащили рулоны шелка и тафты всевозможных расцветок. Последней, переваливаясь по-утиному, спешила дородная дама, неся перед собой на вытянутых руках что-то вроде кружевного паруса. Вся эта компания ворвалась в комнату, где музицировал король, и де Голль, воспользовавшись суматохой, сбежал.

Он не сразу отыскал дорогу в кордегардию.

Д’Артаньяна там не было, и Анри, спрашивая о нем всех встречных и тем словно бы оправдывая свое пребывание в Лувре, продолжил искать путь на волю.

Но вместо д’Артаньяна неожиданно натолкнулся на Жана Ротру. Драматург мчался, расталкивая дворцовую прислугу, и угодил прямиком в распахнутые для него объятия Анри.

— Вот вы где! — обрадовался де Голль. — Где же ваше обещание расспросить аббата о сочинителе и заказчике песенки?

— Вы, де Голль?! Что за маскарад? — ошарашенно пробормотал драматург.

— Раз вы не держите слова, я сам отправился на поиски.

— Вы… вы узнали?.. — с испугом спросил Ротру, оглядываясь по сторонам.

— Узнал…

— Правду?

— Правду. А вы ведь ее знали, Жан. Что же вы мне хотя бы не намекнули? — печально покачал головой де Голль.

— Намекнуть-то я мог. А вы бы мой намек поняли? — поинтересовался Ротру. — Допустим, я бы сказал: господин де Голль, не слишком ретиво ищите этого сочинителя, так будет лучше для всех. И что бы я услышал в ответ?..

Анри промолчал. Ротру был прав: ответа следовало ожидать самого прямого. Мол, я получил приказание и выполню его невзирая ни на что!

— Значит, аббат тут ни при чем? — на всякий случай уточнил де Голль.